Аямэ была рождена от второго брака мелодийского видама Уэноямы Каэдэхары и Маю Ики. Унаследовав расу и стихию матери, девочка оказалась единственной феей среди сиблингов-волшебников. Казалось бы, особенная, уникальная, должна быть вознесена над остальными; на самом же деле, ситуация разворачивалась совершенно иначе. Дело в том, что брак этот был крайне поспешным, траур по безвременной ушедшей из жизни первой жене Уэноямы едва кончился к тому времени. Разумеется, «новую маму» дети приняли далеко не сразу и совсем не все, ведь им не нужна была никакая замена, а появление в доме другой женщины и, вскоре, ребёнка, и вовсе было воспринято и расценено, как предательство. Каждый из детей относился к женщине по-своему, в то время как она искренне старалась давать им любовь и заботу ровно такую же, как и новорожденной девочке. Конечно, взаимоотношения их изменились в будущем, но для этого потребовались годы притирки и принятия.

Магия феи в детстве была больше неосознанной и проявлялась всплесками. Чаще всего это случалось во время каких-либо ссор между детьми; Аямэ аккуратно и слабо, тихо влияла на их разум, уничтожая сам корень ссоры и туша её в зачатке. Далеко не сразу все поняли, почему скандалы сходят на нет, далеко не сразу стали благодарить за это маленькую сестру, очень остро воспринимавшую этот шум и чувствующую из-за него беспокойство. Отчасти Аямэ принимала ссоры на свой счёт, и ей потребовалось время, чтобы окончательно осознать свою невиновность и даже непричастность к разборкам братьев и сестёр. Она в целом представляла в их доме тихую оппозицию, когда всё внимание и свет уходили любому из старших. И всех всё устраивало. Единственным, пожалуй, несогласным был отец, но особенно остро это проявилось, когда фее исполнилось четыре. В это время в доме Каэдэхара дети традиционно начинали программу тренировок, включающую в себя физические упражнения на укрепление тела и подготовку к владению оружием, изучение самых простых основ мира и магии, а также подготовку к школе в виде чтения, счёта и письма. Разумеется, к занятиям привлекли и Аямэ, но она и выглядела значительно меньше и тоньше сиблингов, и справлялась куда хуже, так как по природе расы имела совершенно другие задатки. Из всех уроков ей удавалась только подготовка к школе, где линии и закорючки выглядели крайне аккуратно и изящно, а сложные слоги постепенно складывались в простые слова; с остальным же был полный провал, и решение этому вопросу Уэнояма нашёл только через месяц. Для наставления Аямэ он пригласил в дом с проживанием фею средних лет, на плечи которой и возлегла обязанность заниматься всесторонним развитием девочки. Уже тогда отец готовил свой вдаль идущий план, о котором не говорил никому, даже супруге. Та, впрочем, не была отчуждена от времяпровождения с дочерью и наставляла её по-своему; то были два совершенно разных по уровню и значению урока жизни и развития, и оба оказались крайне полезными.

Маленькой фее нравилось наблюдать за тем, как старшие дети тренируются с оружием. Разумеется, никто не давал им боевых клинков, только тщательно подобранные по росту и весу владельца деревянные мечи, но и с теми сиблинги смотрелись значимо и весомо. В одинаковых чёрных уваги и хакама, различных только из-за оби в цветах, выбранных отдельно каждым ребёнком, они кружили над тренировочной площадкой подобно воронам, сходясь раз за разом в хлёстких, жёстких схватках, итог которых всегда был совершенно непредсказуемым. Видя желание попробовать во всём её воодушевлённом облике, Маю настояла на том, чтобы униформу и деревянный меч подготовили также и для Аямэ. Спустя пару недель она впервые вышла на тренировочную площадку, хоть её попытки сделать хоть что-то больше напоминали неуверенную поступь котёнка, чем что-то серьёзное. Её партнёром стала Макото, более мягкая и терпеливая сестра; она научила младшую паре приёмов и поощряла каждую попытку. Впрочем, удовлетворив своё любопытство и желание, по существу, в красивых вещах помахать палкой, фея возвращалась на «зрительскую трибуну» — крытую галерею вдоль стен дома и прочих построек с арочными оконными проёмами без стёкол. Она не знала, что за тренировками наблюдал отец, делая для себя важные выводы. Уэнояма, в принципе, старался наблюдать за всем в семье и делал выводы, которые и позволяли ему принимать решения взвешенно и обоснованно. Когда дочери исполнилось шесть, он лично пригласил в дом специалиста по определению стихийных даров хранителей, и после нескольких тестов стало ясно, что высокую склонность Каэдэхара имеет к редкому дару архивиста. В далёком будущем это означало для неё определённого рода проблемы со здоровьем, но теперь семья была предупреждена.


В год семилетия Аямэ покинула отчий дом, отправившись на обучение в столицу Мелодии, где располагалась частная школа королевского резерва Мелодии. Там, помимо основных наук, феям преподавали классическое балетное и театральное искусство на базе академии Ёко Моришита. Поступлению юной видамы поспособствовало рекомендательное письмо наставницы, заметившей и расценившей талант девочки к изящным искусствам и танцам. Школа предоставляла полный пансион, и покидать отчий дом для ребёнка было непросто. Первое время в школе, без родителей и близких, она сильно скучала и замкнулась в себе, пытаясь пережить период адаптации. Единственной собеседницей для неё была соседка по комнате, Юкине Акишино. Вскоре выяснилось, что, поступив сюда годом ранее, девочка испытывала схожие чувства. На этой почве они сблизились и стали подругами, отныне делившими радости и разочарования учёбы. С обретением близкого человека Аямэ почувствовала будто бы второе дыхание и смогла куда более уверенно и успешно влиться в школьное общество. Говоря о школе, самым ёмким её описанием можно назвать «совершенную дисциплину». Пусть искусство и не терпит рамок, здесь, в месте, где взращивали будущих его деятелей [искусства], рамок и требований было порой даже слишком много. Жёсткое расписание, беспрекословное повиновение правилам, особенный режим и крепкое воспитание были залогом того, что все выпускники частной школы имели высокие шансы по окончании учёбы здесь и далее в Алфее успешно и беспроблемно трудоустроиться. Лучших танцовщиц курса, разумеется, ждало будущее в театрах Мелодии, а лучших из лучших — в королевской труппе, что было невозможно престижно. Аямэ поддерживала стремление подруги попасть именно туда, но сама никогда не преследовала подобной цели. Ей нравилось танцевать, чувствовать свою лёгкость и пластичность, представлять себя лебедем, но лебедем свободным. Выходя к станку или на сцену, она понимала, что здесь более свободна, чем в жизни видамы, для которой, как узнала позже, родители готовили особенную судьбу.

Одним из подарков на восьмилетие Аямэ был поход в театр. Вместе с матерью по приглашению лично Эри Акети они посетили постановку местной труппы. Здесь две феи представили друг другу младших членов своих семей, и так Аямэ впервые встретилась с Махико Акети. Седоволосый, хрупкий, но с горящими глазами и аурой куда большей, чем тело и его тень, он надолго запомнился девочке, в особенности потому, что в моменты, когда она очевидно не понимала некоторых тонкостей происходящего на сцене, сумел пояснить ей всё несколькими словами, водя кончиком пальца по тыльной стороне её ладони. Что-то в этом мальчике было цепляющего, но что, сказать точно Ая не могла. По пути домой на вопрос матери о постановке она ответила, что ей очень понравилось, но, кажется, не запомнила и половины — Махико бессовестно украл её внимание и заставил желать новой встречи. Она состоялась спустя пару месяцев, на местечковом фестивале, куда всегда выбирались Каэдэхара и, как выяснилось, Акети тоже. Здесь Аямэ познакомилась со всей семьёй мальчика, с удивлением для себя узнав, что её подруга Юкине, оказывается, приходится ему кузиной. Иномирье оказалось удивительно тесным. Уже в школе, после каникул, фея не смогла скрыть от подруги всех впечатлений от знакомства и встречи, о чём та подтрунивала её ещё некоторое время. Это осталось добрым воспоминанием, о котором уже в сознательном возрасте феи говорят с теплотой.

В десятилетнем возрасте Аямэ впервые услышала от родителей взрослые, серьёзные слова, которые ей, ожидаемо, не понравились. Произошло это случайно: будучи дома на праздниках, она шла в комнату родителей, чтобы пожелать им доброй ночи, и случайно услышала их разговор на повышенных тонах. Проскальзывающие там «помолвка», «достойная семья», «породниться с княжескими» и «лучший выход» взволновали и насторожили девочку. В тот вечер она так и не поговорила с мамой и папой, а утром соврала, что быстро уснула и забыла навестить их перед сном. Встревоженность свою фея попыталась скрыть, но уже в школе её расколола Юкине, устроив практически допрос с пристрастием. Ещё немного посомневавшись, Ая всё же выложила подруге, как на духу, что успела услышать. Хоть она и была девочкой, порой мечтавшей о принце на белом коне, счастливом будущем и прочих подобных вещах, о чём-то конкретно в этом направлении она не думала. Юки задумалась об этом вместе с ней, и несколько вечеров девочки провели, рассуждая о перспективах будущего. Обе мечтали танцевать и не думать о чём-либо другом, будущее казалось им таким далёким и практически несбыточным, а потому постепенно волнение улеглось, но не забылось. Оно вернулось, как по щелчку, после того, как во время летних праздничных выходных папа и мама провели с Аямэ долгую и вполне серьёзную беседу. Они не пытались играть в «хорошего и плохого хогоши», вели разговор в общем ключе, но суть его совсем не нравилась девочке. Родители подтвердили, что в последние месяцы присматривают для дочери подходящего жениха из побуждения хорошо устроить её жизнь. Семейное дело уходило старшим детям, предрасположенным к подобному, ей же, фее, да ещё и с редкой способностью, стоило думать о других перспективах. Попадание в княжескую семью было едва ли не самым лучшим исходом, и в нём отец видел множество плюсов. Будучи неконфликтной и спокойной, Каэдэхара терпеливо выслушала все доводы, приняла их здравость и попросила родителей дать ей время. Они, в свою очередь, не торопили её, уточнив, что никакой свадьбы до окончания школы и колледжа Алфея не состоится уж точно.
Впрочем, их обещание «не торопиться» всё же включало некоторые изменения, что чувствовались весомо и существенно. Строгое воспитание школы распространилось и на поездки домой; здесь этим занималась мать, в своё время сама воспитанная в аналогичном духе и теперь способная передать дочери всё, что знала и умела сама. Часто они посещали различные места, где встречались представители княжеских и видамских семей, для постепенного введения Аямэ в это общество и закрепления её в нём. Манеры, жесты, темы для разговоров запрещённые и разрешённые, множество обязательных протоколов поведения — всем объёмом это упало на девочку и в её жизнь вошло ужасно стремительно, без надежды отступить и сдаться. И она, к её чести, не поникла и поддалась обстоятельствам, а сумела найти силы, чтобы вникнуть и во всём постепенно разобраться, двигаться дальше и принимать новые уроки жизни. Во многом ей помогала Юкине, жившая в аналогичном темпе и научившая находить маленькие плюсы в этой обстановке, а дома никто не запрещал фее снова надевать тренировочные уваги и хакама, брать старенький деревянный меч и бить, бить, бить тряпочные манекены, пока физическая усталость не брала над ней верх. Уэнояма не раз становился свидетелем таких «тренировок» дочери, и для себя сделал новый вывод, заставивший его глубоко задуматься о некоторых принятых решениях.

На двенадцатом году жизни Аямэ попала в особую группу, отобранную лично госпожой Ёко Моришито среди учениц. Там же оказалась и Юкине, и всех попавших сюда девочек ждали отныне дополнительные тренировки, но вместе с ними — походы на различные представления и в целом более глубокое погружение в культуру и искусство Иномирья. Ёко контролировала своих подопечных особенным образом, представляя их в будущем костяком особой труппы, что лишь приумножит славу её академии и станет образцом для грядущих поколений танцоров. Событие это оказалось весьма почётным, но не могло не вызвать зависть тех девочек, которые по разным причинам оказались не отобраны. Чем это обернулось для Юкине и Аямэ, даже вспоминать неприятно. Обиженные однокурсницы посчитали виноватыми всех принятых участниц группы и принялись потихоньку мстить им, то воруя вещи, то заставляя попасть в физически неловкую ситуацию, то подсыпая в сумки и шкафчики мусор. Пик ситуации произошел за день до контрольного оценивания, когда, готовясь к репетиции и меняя форму на одежду для танцев, Каэдэхара по чистой случайности сначала запустила в пуанты ладонь и тут же скривилась от боли. Чьи-то очень «заботливые» руки насыпали туда много мелко раздробленных осколков стекла, с целью «убрать» девочку из отобранной группы и на повторных пробах занять её место. Обошлось не без травмы — мелкие, но острые осколки повредили пальцы феи, а также безнадёжно испортили пуанты. Выступать на оценивании пришлось в почти ни на что не годных уже старых пуантах и, вопреки запрету, в перчатках, чтобы скрыть волшебные бинты, помогающие ранам затянуться без шрамов. В ответ на вполне справедливые замечания о том, почему она в неподобающем виде, Аямэ без утайки сообщила о диверсии и после продемонстрировала запакованные для утилизации испорченные пуанты. Это потребовало у неё смелости, так как оценивало девочек в полном составе всё высшее руководство школы, преподаватели из академии и сама госпожа Моришито. К словам Каэдэхары прислушались, и через пару недель, практически по горячим следам, зачинщицы местных бедствий были найдены. Их ожидало строгое наказание — отчисление из школы. Как сказала тогда Ёко, «искусство не нуждается в тех, кто готов замарать его нечестной борьбой». Отсутствие постоянного фактора неприятности благотворно повлияло на Аямэ и помогло ей лишь больше поверить в себя и свои силы. Следующее оценивание она прошла с самой высокой оценкой и удостоилась похвальных комментариев. Казалось бы, такой успех на зачатках карьеры должен был вскружить голову девочке, но она намеренно удерживала себя от полного погружения в эйфорию. Понимала, что предстоит ещё много работы, что нужна сосредоточенность, что нужно быть готовой к новым возможным диверсиям и оставаться трудолюбивой, упорной и стойкой к неприятностям. Тогда, в школе, фея начала учить себя двигаться дальше, даже если устала, даже если больше не хочет и не видит в этом смысла.


На четырнадцатом году жизни Аямэ в их уютный дом пришла беда. Старшая сестра, Макото, оставила этот бренный мир, в прощальной записке попросив не винить никого, жить счастливо и без сожалений, не забывая улыбаться и верить в светлое будущее. Потеря стала ударом для каждого члена семьи, но никто, кажется, не переживал её так тяжело, как сестра-близнец, Эи. Аямэ, честно, было страшно даже взглянуть на старшую — чернее тучи, девушка замкнулась в себе и не реагировала на попытки контактировать и создать вокруг неё комфортную атмосферу. Не помогало даже, кажется, присутствие её близкой подруги Мицуко, прибывшей в дом Каэдэхара через пару недель и оставшейся здесь на все каникулы. Аямэ не сдавалась и по-своему заботилась о сиблинге, стараясь раздобыть для неё любимые снэки, новые выпуски манги и прочие хорошие вещи. Позже, конечно, девочка узнала, что Эи видела всю заботу и по-своему была благодарна, но, переживая горе, радость и благодарность выражать крайне сложно. Ая и не просила, надеясь, что рано или поздно снова сможет увидеть улыбку на лице старшей. Сама же она задавила боль и горечь многочасовыми тренировками, заставляя себя улыбаться, держать спину ровной и разучивать новые па. Слёзы девочки видела только подушка да веер, которым фея скрывала лицо, как того требовал один из актов разучиваемого танца. Стоит ли удивляться тому, что на первом оценивании в новом учебном году она снова получила высшую оценку? Только в этот раз та улыбку не вызвала — Аямэ слишком хорошо знала, как много стоили эти отточенные и идеально выверенные движения. Возвращение в школу было тем ещё испытанием — подробностей потери семьи Каэдэхара в общество просочилось немного, что порождало волну разнообразных слухов. Отстаивать честь семьи приходилось каждому ребёнку, в том числе, и фее в бесконечных коротких разговорах, общая суть которых была заставить всех замолчать и «не тревожить душу усопшей». Впрочем, удар на этот раз пришёл с неожиданной стороны: семья Акети, с кем в последние годы они много контактировали, постепенно стали проявлять куда меньше радушия и заметный холод вместо былых улыбок и величественной вежливости. Не связать два события было попросту невозможно, и из обрывков слов родителей (Аямэ могла поклясться, что не подслушала их напряженную ссору, а просто шла мимо) стало понятно, что из-за случившегося готовящаяся помолвка теперь в крайне шатком положении — княжеской семье не особенно-то и нужна невеста с таким неприглядным «багажом» репутации. Новая информация и вовсе запуталась девочку; к помолвке она хотя бы готовилась морально, но то, что женихом будет тот самый Махико, представляла себе слабо. Стоило отдать им обоим должное, каждый больше был занят своей жизнью, чем друг другом, и, в целом, о другом не задумывался. Собственные детские восторженные эмоции по отношению к нему в трезвом рассуждении фея не воспринимала даже, как что-то хоть сколько-нибудь романтическое, а настолько, кажется, очевидную вещь предпочитала не замечать. Родители никогда не говорили конкретно о том, кто будет её спутником жизни, и она не строила иллюзии. К тому же, сейчас ей было и вовсе не до перипетий будущей личной жизни. Ещё не вполне отошедшая от траура, погружённая в жужжащую атмосферу закрытой школы и постоянных многочасовых репетиций, Аямэ в один момент хотела просто утром не вставать с постели и не выходить за пределы комнаты, не совершать этой ошибки и позволить себе провести день ни за чем, в отдыхе тела и разума. Рядом с ней была тогда лишь Юкине, и та помогала всем, чем могла, хоть и не имела возможность забрать притушенную, но не полностью угасшую боль. Та, сразу скопившаяся в одной точке, теперь разбилась на мириады тающих звёзд, пронзивших юное тело, не оставивших и точки свободной без своего воздействия.

Аямэ нужно было двигаться дальше, даже если ей этого совсем не хотелось. Так считала Юкине, так считали сиблинги, так считали наставники, так считали родители. Так считали все. Так стала считать и сама Аямэ, постепенно придя к выводу, что вернуть утраченное всё же невозможно, а боль нужно отпустить, позволив ей забрать причитающееся. Прошёл почти год с момента смерти Макото, прежде чем Ая смогла улыбнуться без светлой грусти и проснуться без тяжести. Четырнадцатилетие она встретила в поездке — Ёко вместе с особой группой отправилась в Приму, чтобы девочки смогли поучаствовать в крупном танцевальном фестивале, в тот год проводившемся именно там, показали себя и получили полезные знакомства. Ставили получасовую зарисовку, повествующую о жизни юной художницы, создающей искусные гравюры; солировала, конечно же, Юкине. Аямэ, хоть и была статистом, также получила свою долю славы и небольшой памятный букетик. Юноша, вручивший его, остался для девочки неизвестным, но его лисьи глаза она запомнила навсегда. Приятная мелочь стала первой в череде подобных, что неизменно поднимали настроение и помогали не сдаваться, когда учебная жизнь подбрасывала новые неприятности. На каникулах она снова проводила многие вечера в компании юных представителей княжеских семей, но среди них не было Акети, что волновало и смущало одновременно. На посланное вполне официальное письмо фея не получила ответа, родители тоже не имели чёткой информации, и чем больше становилось тайн, тем меньше верилось, что хотя бы часть из них будет разгадана. Но думать о тайнах и секретах совсем не хотелось; четырнадцатилетней девочке больше хотелось проводить время со сверстниками, как того требовало само время и сама жизнь. Позабытые куклы-ленты и волнующий вкус того, что называют «счастливой юностью», манили безумно сильно. Фестивали, праздники, официальные приёмы — находиться здесь, в кругу сверстников-аристократов, Аямэ было крайне интересно. Чаще всего, помимо родителей, её сопровождал Кадзуха, из всех сиблингов наиболее расположенный к присутствию на светских мероприятиях. Тогда, в эти многочисленные встречи, фея близко познакомилась с принцем Харпером; во многом они удивили друг друга, но смогли найти общий язык и прекрасно проводили время. Добрая дружба привела к постоянной переписке, поддерживаемой по сей день. К сожалению, публично показывать свою дружбу обоим не рекомендовалось, но от того она становилась лишь интереснее.

Пятнадцатилетие Аямэ ознаменовалось особенной церемонией, что отец семейства проводил для каждого из своих детей. Будучи представителем уникальной во всём Иномирье династии хинши, он не мог не отразить это в веках и нашёл для того свой способ. Особенное оружие, составляющее сет, было изготовлено и зачаровано лично Уэноямой, вручалось им же в день пятнадцатилетия и должно было сопровождать обладателя всю его жизнь. Это происходило с каждым из сиблингов Аямэ, это должно было произойти и с ней. Единственной загвоздкой оставалось лишь то, что она была феей, а те практически не брали в руки оружия; отец, не раз наблюдавший за шуточными тренировками девочки и после — за танцевальными занятиями, далеко не сразу понял, что следует преподнести дочери. Осознание для него стало яркой вспышкой, пробудившей посреди ночи и заставившей сесть за эскиз неотлагательно, прямо в пижаме и наспех наброшенном халате. В день рождения, наполненном торжеством момента и волнением, Уэнояма вручил младшей одно из лучших своих творений — боевой веер. Идеально сбалансированный, выполненный из прочнейшего материала и заговоренный таким образом, что никто, кроме Аямэ, не смог бы владеть им, он воплощал в себе то, что являла миру фея — стойкость вопреки всему, изящество и умение скрыть за внешней беззащитностью особую силу. Подарок удивил всех, в первую очередь, саму девочку, но благодарность её была выше этого чувства. С тех пор, как и положено, веер сопровождал её всюду; в школе наставники даже смогли подобрать для неё особенный танец, в котором его можно было использовать, как особый элемент, реквизит. В этот год, выпускной год, проведённый уже без Юкине, поступившей в Алфею, Аямэ прочили становление лучшей ученицей и примой их особой группы, но она всё так же не хотела этого карьерного успеха. Аямэ хотела свободы и танца ради танца, а потому на предложение ответила отказом. Её устраивала роль статиста, и с этим решением пришлось примириться тем, кто желал от девочки большего. Сама же она желала развиваться в новом, ином направлении — по мере взросления её силы чувствовались весомее, и Каэдэхара хотела бы научиться владеть ими в полной мере, а не просто случайно заглядывать в чужие воспоминания и потом мучаться головной болью. Поступление в Алфею для неё виделось выходом, ведь там множество учителей, и ей точно помогут совладать с тем, чем наделил её Великий Дракон.

В свои шестнадцать среди подарков от семьи и друзей фея нашла один, чьё авторство вызывало вопросы ровно до момента распаковки. Идеально сшитый и расписанный, видно, вручную красивейший комплект традиционной одежды, на первый взгляд, казался бесхозным, но в одном из потайных карманов Ая всё же нашла послание. Оно было кратким, содержание желало крепкого здоровья, счастливой жизни и красивого цветения, а автором его был Махико. За почти три года это была единственная весточка от княжича, и она оставила видаму в смятении и недоумении, ведь она действительно думала, что всё кончено. Но, как оказалось, эта история имела продолжение — приглашение в театр не заставило себя ждать. Как и совместный семейный поход на фестиваль фонарей в Сонне, где фею ждал сюрприз в виде закрасившего седину черным Махико, с которым тогда они будто заново познакомились. Княжич в своих манерах чем-то походил на принца Мелодию, но и отличался от него разительно; как подметила после мама, его слова и действия сквозили особым пиететом, не замеченным ею ранее. В день выпускного из частной школы, помимо подарков от семьи и Юкине, Аямэ также получила красивую цветочную корзину, открытка в которой была подписана уже знакомым почерком. Там же лежало приглашение на выставку картин известного мелодийского художника, куда фея отправилась с превеликим удовольствием. Мероприятие за мероприятием, встреча за встречей — очевидно, всё это вело к чему-то большему, и оно случилось в самом конце августа. Помолвка, проведённая неожиданно широко, официально, помпезно (по слухам, она должна была также выполнить балансирующую функцию для семьи Акети после инцидента с княжичем Омойкане, разорвавшим помолвку в день её заключения), и спустя пару дней Аямэ отправилась в школу, всё ещё с легким неверием поглядывая периодически на тонкое колечко на безымянном пальце. Она знала — этого хотели их семьи, это решение важно и является отличным исходом. Но что она чувствовала? В этом фее ещё предстояло разобраться.