Мама говорит, что петь в итоге, хоть и всегда очень хотела, пошла случайно. Наверное, случайности всё же не случайны, учитывая, к чему вся эта история в итоге привела. Она иногда напевала в кафе и как в лучших историях – “Вы чудесно поёте, у меня есть предложение” от хозяина кафе, и вот, сцена. Глаза мамы сияют, когда она рассказывает об этом. Мы очень рады, что когда-то она нашла свой путь к делу по душе.

Однажды после выступления к ней подошёл мужчина с роскошным букетом. Как потом признавался, очень уж она ему понравилась. Так у них и повелось – он дарил букеты, комплименты и жадное, но не пошлое внимание, она – знаки внимания и иногда песни наедине. В самом деле песни! Мама долгое время держала дистанцию, пыталась играть, но потом сдалась. Уж не знаю, повёлся ли папа на эту игру или в самом деле влюбился, но после “сдачи” отношения не кончились, продолжили развиваться бурно. Когда же мама узнала, что беременна, говорит, ни минуты не сомневалась, что ребёнка нужно оставить. Потом выяснилось, что двоих. И что папа был совсем не против, даже обрадовался. Устроил ей работу в столице, она за ним уехала, но с родителями и не встретилась. Продолжил заваливать подарками. И родились мы.

Часть II. Мы.
Мы родились на изломе сезонов, даже если это не имеет большого значения. Я остался в лете, Одри впорхнула в осень, хотя разница между нами всего несколько минут. Мы оказались поразительно похожи с первых минут жизни и неразлучны навсегда. Плакали вместе, ели только вместе, играли. Нельзя было нас разлучить – мы плакали так, словно больше никогда не соединимся. Папа с нами не жил, и они с мамой расстались полюбовно. Он не забрал ни одного из своих даров – ни карьеру, ни дом, ни нас. Мама всегда говорила о нём только хорошее, и каждую неделю он неизменно находил на нас время.
Мамина известность росла, с ней росла и ответственность, на нас возложенная. Мы не выбирали пути известности, но когда в таблоидах стали появляться наши фотографии с игр и прогулок, мама построила забор выше. Мы быстро поняли, что наше поведение, наши проделки могут остаться на листах таблоидов. К счастью, до того делов не натворили. Просто дети, которых любят. Даже подрастая, мы всё ещё были единым целым. Любили одно и то же. Дружили с одними и теми же.

Подрастая, мы не сильно менялись. Всегда вместе, не разлей вода. Это было приятно, спокойно, правильно. Когда мы впервые увидели лошадей, не помню, сколько точно нам было лет, в памяти только сам момент, когда самого покладистого позволил погладить по мордочке, то потеряли голову. А мама – покой. И только нам исполнилось пять, как мама отдала нас на занятия конным спортом. Мы удивительно быстро ладили с лошадьми. Они любили нас, мы любили их. Когда папа подарил нам лошадей, нашему счастью не было предела. Мы много времени проводили на конюшне. Порой даже приходилось брать няню, как говорила мама. К сожалению, слишком много времени у неё не было. Но, в целом, не это омрачало эти радостные переживания.

Часть III. Он.
Хорошо, что это не коснулось Одри. По крайней мере, не так, как могло бы. Я защитил её. Я не скажу Его имени, не вспомню ничего в подробностях. Знаю наверняка только, что был слишком мал, чтобы иметь с этим дело. И слишком наивен, наверное.

Это был друг и мамы, и папы, я не знаю, кем Он работает, почему был так вхож в наш дом. Не помню, как это случилось в первый раз. Я вообще многое оттуда не помню, и одни встречи были проще, после других хотелось только плакать, но я не хотел, чтобы мама переживала. И Одри. И папа. Только Мааю стал говорить потом, что мне не нравятся эти игры. Правда, тогда я не мог понять, что именно не так, почему после них отчаянно хочется мыться, а чужие ладони словно ожоги оставляют.

Теперь знаю. Это называется домогательства. Они оставили на мне травму, может, не видимую глазами, но я стараюсь справляться. Мне всё ещё не хочется, чтобы они расстраивались.

Он рассказывал мне, что всё хорошо, и это просто игра, мы играем. Говорил, что родителям и друзьям знать не стоит. Это то, что помню наверняка. А ещё то, что Он чем-то угрожал. Чем – не получается упомнить. Единственный раз, когда я помешал Его игре по-настоящему, был когда Он потянул свои руки к Одди. Я знал, что игра плохая, не хотел, чтобы она так себя чувствовала, так что отвлёк внимание на себя. Сработало раз, в другой Он пытался с ней поиграть наедине.

Иногда Он оставался на ночь, так и тогда получилось. Остался на ночь, но Одри поздно вечером всё не шла в кровать. Там был, кажется, какой-то праздник, а мы довольно рано ложились спать. Это успокаивает. Я не мог уснуть нормально, мы всегда спали вместе, в одной комнате. Сразу услышал, как она вбежала, заперла дверь, как она плакала. Я тогда всё-всё ей рассказал. Я хотел, чтобы она была в безопасности. Мы плакали вместе.
Его потом поймали. Я не жаловался, кто-то другой рассказал. Тогда это всё и закончилось. Я был уже в школе, это продолжалось довольно долго, хотя многие воспоминания тех лет затёрты в памяти. Родителям так и не рассказал, хотя они пытались со мной поговорить, правда пытались. Я испугался и не ничего не сказал. Не думаю, что они знают.

Часть IV. Мы опять.
Потом всё стало лучше. В классе у нас всё было хорошо, мы по-прежнему занимались конным спортом, только порой приходили странные воспоминания, как вспышки, маленькие вещи, вроде запаха или звука, могли триггернуть. Но пришлось научиться с этим жить. У нас даже получилось завести друзей, и не мало. В школе учиться было приятно.

Мы с Одри точно знали, что пойдём в Алфею. Мама нас в этом очень поддерживала. Она видела, что со мной что-то очень не так, но не знала, что и как мне помочь, поэтому просто очень старалась. А я старался быть хорошим сыном и не расстраивать её. Я пробовал ходить к психологу, но оказался тогда не способен выдать все эти заблокированные воспоминания. И бросил. Нашёл отдушину в Одри, словно когда-то было иначе.

Моя способность нас напугала немного. Особенно плохо она поддавалась контролю, когда меня накрывало, но Одри пела мне, и я достаточно легко приходил в себя. Мне нравились эти последние несколько лет. Мы часто выбирались всей семьёй, хоть и много учились, катались на лошадях и ухаживали за ними, в общем, жили хорошей полной жизнью.

Потом поступили в Алфею, и нам обоим тут очень понравилось. Даже воздух, кажется, пахнет по-другому. И это хорошо. Мне стало немного легче. Не настолько, чтобы отпустить, и это всё ещё причиняет мне много неудобств, я стараюсь с ними бороться ради Одри, мамы, папы. Кстати, папа тут и работает. Я очень рад, что мы можем проводить с ним куда больше времени, чем прежде.